Кровь и почва - Страница 36

Гортов пытался закричать или хотя бы просто издать какой-нибудь звук, но язык оплела необоримая вялость. Не получалось вздохнуть и выдохнуть.

— Знаешь, что это за приспособление? — Чеклинин указал ему на стоявший в стороне остроконечный предмет, похожий на деревянную пирамиду. Сверху на ней висел ржавый обруч и свешивались две ржавых цепи с браслетами. — Это называется Колыбелью Иуды. Раньше считалось самым гуманным из пыточных орудий: не рвет связок, не ломает костей. А впрочем, у нас широкий ассортимент… Ты погляди, Гортов.

На стол были выложены предметы: щипцы, грушевидное, металлическое орудие, похожее на клизму, ножи — катана, мясницкий нож, другие узкие маленькие ножи, сверло, молоток для отбивки мяса.

— Вот ты послушай меня, Гортов, — Чеклинин отставил лампу на стол и скрестил руки. В глазах его пробежало что-то лирическое, словно кто-то на рояле сыграл мажорный этюд. — В психологии есть теория, согласно которой все люди по психотипу делятся в зависимости от чувствительности того или иного отверстия. Есть коричневые, тут объяснять не нужно. Зеленый вектор — это глазницы. Красный — уретра. Ну и так далее. При помощи стимуляции разных отверстий мы определим, какое из них реагирует наиболее активно, и, соответственно, какое из них самое чувствительное. Это инновационный и самый точный способ определения психотипа. Возможно, болезненный, но что ж… Нам это необходимо… для дальнейшей работы. Начнем, пожалуй, с самого очевидного… С ануса… — Чеклинин подошел к пирамиде, проведя по ее основанию нежной рукой. — Давай-ка теперь присядем.

Раньше с Гортовым ничего подобного не бывало: он распахнул рот так, что чуть не порвалась щека, и начал орать диким свиным голосом. Он видел однажды, как забивали свинью, еще в детстве. Видел, как открывали загон, как занесли ржавый нож, и как им вспороли свинье шею. И он слышал тогда ее визг. И сейчас он воспроизвел его в точности.

Он орал и не чувствовал даже, что текут слезы, двумя свободными струями.

— Отстаньте, оставьте меня! Уберите, пожалуйста, руки, звери! Умоляю! Умоляю! Прошу! Умоляю!

Внезапно все перестало.

Чеклинин склонился над ним с легкой и грустной улыбкой, как старый комедиант глядит в зал, где его старая шутка в стотысячный раз прошла с успехом.

— Эх, Гортов, — сказал он. И добавил, как показалось, разочарованно, — давайте уже, развязывайте.

* * *

Гортов сидел, завернутый в плед, и пил чай. Его тело замерло, остекленев от ужаса.

— Ох, Гортов, — сказал Чеклинин. Он сидел в темно-синем, с золотыми уборами, френче и тоже пил чай. У Гортова чуть подрагивала щека: он думал, что весь чай, и Чеклинина, и его, сейчас окажется у него на щеке. А Чеклинин позевывал. В его лбу отражался дрожащий маленький Гортов. Он весь легко умещался во лбу.

Его телефон позвонил.

— Да, выполняйте по предзаказу. Это не имеет ко мне отношения. Да, 200 офицерских шинелей, 450 рубах, лапти… Лапти. Да, шинели с эполетами. Нет, ничего не срывается. Гарантии по-прежнему на самом верху. Мы в ежедневном контакте. Ну, я ж говорю… Да они и не такое напишут. Им же надо писать. Даю слово. Это мелкие трудности. Мелкие.

Он положил трубку.

Гортов быстро пил чай, обжигаясь. Чай отчего-то не охладевал.

— Я за тебя испугался, Гортов. У тебя было такое лицо… Я думал, ты сдохнешь от страха, Гортов. Ты был бы первый, кто сдох.

Гортов сделал большой глоток и обжег губы, язык, гортань. Кипяток не стек вниз, остался в горле.

— Это же шутка, Гортов. Ты должен был догадаться. Думаешь, мы тут в самом деле пытки устраиваем?

Гортов хлебал чай беззвучно, а Чеклинин сделал один кошмарный хлюпающий глоток, очень неприятный, как дворник поскреб метлой по асфальту, и сказал мягким, почти ласковым голосом:

— Все летит в пизду, Гортов. Все разрушается.

В комнате будто бы потеплело от этой душевной ноты. И Гортову даже захотелось назвать это помещение не кабинетом, а комнатой.

— Непрочные это оказались ребята, Иларион и Северцев. Разбежались при первом залпе. И тот и другой теперь не берут трубки. Но это ничего, я их верну в чувство. Думаю, в конечном итоге-то мы все отыграем… Подумаешь, ссаньем плеснули в лицо. Ну бывает же всякое. Хотя, говоря откровенно, гораздо лучше, если бы серной кислотой… Все-таки общество у нас не принимает такого… Все преодолеем, Гортов, ты не отчаивайся! Зарплату уж как минимум всю отдадим. На Борткова и Спицина ты не оглядывайся! Пропащие идиоты…

Лампа над головой потрескивала. Чеклинин сжимал и разжимал над столом бурые кулаки.

— У тебя есть с собой телефон? Ах, да. — Чеклинин хохотнул. — Вот, позвони с этого. Это мой личный.

Он положил перед ним айфон с разбитым в углу экраном.

— Позвонить отцу Илариону? — пролепетал Гортов.

— Ага! Там на «И» в адресной книге.

Трубку долго не брали. Наконец, раздался чуть слышный щелчок, и в ухо ворвался тихий однообразный шум, как будто Иларион был в метро или поезде.

— Здравствуйте, батюшка, это Андрей Гортов, с «Руси». Вы меня помните? — чужим тонким голосом проговорил Гортов.

Чеклинин раскрыл глаза и привстал от оживления.

— Хелоу, ю спик виз ми, — сказал батюшка.

— Отец Иларион?.. — Гортов удивленно взглянул на трубку. Чеклинин показывал ему жестами, чтобы тот включил громкую связь.

— Йес, айм лиснинг ту ю, — говорил Иларион, тихий, далекий.

— Иларион… — сказал Чеклинин с ноткой горечи.

— Йес — йес, вот ду ю вонт фор ми?

— Отключайся, — сказал Чеклинин и сам, вырвав свой телефон, нажал кнопку.