Кровь и почва - Страница 35

На душе было все еще странно спокойно, будто Гортов доподлинно знал, что, работая в «Державной Руси», он рано или поздно окажется в запертом темном чулане. Он даже обрадовался: вот, сейчас найдет в темноте Порошина, обнимется с ним. Тот расскажет ему что-нибудь дерзновенное, с мукой в лице, а потом поведет по бабам. Сейчас бы Гортов пошел.

В углу чулана был специальный сток. Гортов сходил туда помочиться. Снова присел. В голове шли кругом одни и те же мысли.

Что с ними делают? Неужели их истязают тут? Все-таки загоняют иголки в ногти? Ломают пальцы? Выкалывают глаза? Вертят на дыбе? Опять представлялся Малюта Скуратов. Впрочем, Порошина было сложно вообразить на дыбе. Дыба бы поломалась под ним. А его пальцы, в обхват — диаметром с шею худого Гортова, напротив, не поломать щипцами. А та девочка, плескавшаяся мочой, была такая маленькая, такая несчастная, она бы умерла от страха, как только бы ей показали иглу.

— Ко-о-оля! — несмело позвал Гортов. — Девочка с мочо-о-ой!

Где-то открылась дверь, и пахнуло землей и навозом. Стали слышны шаги. Со страшным железным клекотом открылась другая дверь, еще ближе к Гортову. Он с трудом догадался, что она открылась в его камере.

— Вставайте, идите за мной, — сказал незнакомый голос.

В коридоре был свет. Гортов увидел открывшего. Он был лысый и крепкий, как молодая картофелина, в малиновой рясе, с раздавшейся глянцевой головой, горшком серых птичьих волос, весь в землистых тяжелых запахах, — будто бы в самом деле, как картошку, его только что вытащили из земли. В пальцах он мял какой-то документ в прозрачном файле.

Прошли в закуток, спустившись на этаж ниже.

По пути человек в рясе представился следователем, но имени не назвал. Сели. На стене у окна медно поблескивало распятье. Здесь же, в кабинете, сидели Бортков со Спициным. Они не поздоровались с Гортовым.

— Это понятые, — представил их следователь. — Ознакомьтесь, пожалуйста, с протоколом.

Он подложил Гортову желтоватый листок, исписанный детским корявым почерком. Гортов смотрел на его странное одеяние. Ряса переливалась на свету из малинового в бордовый. По набрякшим щекам бродили розовые следы. «Ознакомьтесь, ознакомьтесь», — сказал он с нетерпением. Из-под рясы виднелись джинсы с туфлями. Еще Гортов заметил, что носки у него были разные. Один просто серый, а другой светло-серый. Почему-то это особенно лезло в глаза.

Он стал читать.

Это была странная бумага. Какие-то царственные гербы и верлибры, пожелтевшие, ставшие уже бледно-оранжевыми от старости листы, хрупкие, как из позапрошлого века. А надписи свежие. Не понять ни единого слова. Только в углу Гортов разобрал что-то про хищение, а также преступный умысел.

— Но я… — сказал Гортов и впал в задумчивость.

— Вы Гортов Андрей Григорьевич, сын Григория Альбертовича Гортова и Евгении Павловны Гортовой, в девичестве Крестенковой? — спросил следователь-картофель, поворошив листы.

— Да, — после долгой паузы отозвался Гортов, что-то, никак не связанное с вопросом, мучительно вспоминая.

— Очень хорошо. Ознакомились? С фабулой протокола согласны?

— Ознакомился. Не согласен. Что это у вас тут вообще… — слабо ворочая языком, попробовал возмутиться Гортов, но опять замолчал. В голове плыл туман клочками.

— Не согласны, значит? — ласково улыбнувшись, блеснул глазами следователь. Гортов твердо решил про себя называть человека в рясе следователем, чтобы придать происходившему хоть какой-то смысл. Следователь тем временем скосил взгляд на плечо, щелчком стрельнул с плеча перышком и добавил. — Это ваше право. Пишите свою версию.

— Это… а что вот это?… — Голос Гортова звучал откуда-то издалека, будто Гортов разговаривал сам с собой, находящимся на космическом спутнике.

— Вам что-то неясно? Так и сказали бы сразу, — следователь повертел пальцем ветхий листок, скосил глаза. — Вы с сообщницей, Саблиной Софьей, совершили кражу имущества, учинили разгром, порчу вещей.

— Разгром, — повторил Гортов, пробуя это слово. А потом сказал. — Порчу.

И замолчал.

— Вы сочиняйте, сочиняйте, — следователь вернул ему документ с небрежным раздражением в жесте и голосе.

Гортов перевернул лист и взял ручку. Рука едва слушалась. Он кое-как написал две строчки, примерно такие: «Ни в чем не виноват, сидел дома».

Следователь перечитал несколько раз его текст с удовольствием, шевеля медленными губами и прикладывая к губам тугие большие пальцы.

— Ну что ж, прекрасно, — сказал он, наконец оторвавшись от текста. Следователь опустил голову и резко поднял, отчего волосяная нашлепка на ней едва заметно подпрыгнула. — Только скажите… А вы точно здесь написали правду?

— Да, — покивал Гортов.

— Чудесно. В таком случае бояться вам абсолютно нечего…

Он сложил вместе листы и постучал ими о стол, чтоб привести в порядок и, подавшись вперед, сказал: «Входите».

В закуток ворвались двое, схватили за волосы, поволокли по земле. Стулья в закутке грохотали с невыносимым звуком. Распахнулась другая дверь. Таща, один ударил его сапогом по хребту, другой — кулаком в скулу. Гортов по-собачьи взвизгнул, пытаясь закрыться руками.

Он снова оказался на сене. На несколько минут все погасло. Стучалась внутри головы страшная тишина.

Потом все ворвалось сразу — люди, свет и веревки, какие-то громыхающие стальные предметы. С хрустом с него сорвали одежду, оставив только носки — жалкие, сползшие со стопы, но замершие ниже щиколоток, как застигнутые врасплох беглецы. Руки и ноги связали жгутами и растянули в разные стороны. Гортов повис посреди воздуха раскоряченной костлявой звездой. Его обступали. В глаза бил яркий свет лампы. Лампу нес перед собой Чеклинин.